Руководителем моей дипломной работы был И.И. Сидорин, и поскольку он всей душой был привязан к алюминиевым сплавам, то и тему он мне дал соответствующую — “Плавка и литье алюминиевых сплавов в вакууме”. Дело в том, что при плавке алюминия влага, содержащаяся в атмосфере, при соприкосновении с жидким алюминием разлагается, образуются окись алюминия и свободный водород, который поглощается алюминием и сохраняется там в виде мельчайших пузырьков. Рост пузырьков тормозится силами поверхностного натяжения, которые тем больше, чем меньше диаметр пузырька. В процессе затвердевания при соприкосновении пузырьков с твердыми кристаллами действие сил поверхностного натяжения снижается, а пузырьки начинают расти, вызывая пористость слитков и отливок. Предполагалось, что вакуум извлечет водород и металл получится плотным. Это и надлежало мне исследовать и доказать.
Дипломную работу я должен был выполнить в лаборатории физики металлов ВИАМ. Руководителем этой лаборатории был известный ученый, член-корреспондент Академии наук СССР Георгий Владимирович Акимов. Раза два-три он участвовал в научных конференциях за границей, что было тогда редкостью, и любил носить береты, что было еще большей редкостью. Непосредственно вакуумной плавильной печкой занимался старший научный сотрудник Сергей Васильевич Сергеев, небольшого роста, очень подвижный, вечно спешащий, но несомненно талантливый ученый. Считалось, что печь на полном ходу и мне достаточно трех-четырех месяцев, чтобы выполнить необходимые исследования. Но первая же попытка включить печь и создать вакуум окончилась неудачей. Мне помогал техник Костя Гусев, молодой парень моих лет, аккуратный и старательный. Вдвоем мы обхаживали нашу печку: готовили вакуумные уплотняющие резиновые кольца, вставляли и затягивали многочисленные болты, включали систему насосов и глядели на манометры. Увы, печь снова и снова текла. В 4 часа Костя уходил, а я работал до отказа до 9–10 часов вечера, добиваясь устойчивого вакуума. Все это в холодную, а потом с нагревом, при этом все внутренние поверхности выделяли газы, потом с тиглем, который тоже выделял газы и разъедался жидким алюминием. В сроки, отведенные на диплом, я не укладывался.
Наступило лето, мои сокурсники уже защитили дипломные работы и получили “корочки”. Виамовские сотрудники разъехались в отпуск. Отправился в отпуск в горы Кавказа и Сергей Васильевич Сергеев, но это была его последняя поездка. Вместе с одним сотрудником ВИАМ они разбили палатку на берегу горной речки. Сергей Васильевич пошел утром умываться на речку, нагнулся, чтобы зачерпнуть воды, потерял равновесие и упал в реку. Горный поток его унес. Поиски велись три дня и ни к чему не привели: Сергей Васильевич погиб.
Работа с печкой продолжалась, и я совершенно не жалел, что вместо стандартного, простого исследования мне достался такой трудный орешек. Вся лаборатория физики металлов мне сочувствовала и следила за нашими бесконечными закавыками. Материально я жил в это время неплохо. В ВИАМ был установлен такой порядок, что все дипломники зачислялись старшими техниками и получали 25 рублей в месяц и плюс 20 рублей стипендия. Я даже прикупил себе кое-что из одежды.
Терпение и труд все перетрут. В конце концов наступил такой день, когда я с Костей Гусевым смог сделать настоящую плавку дуралюмина. В окошечко на крышке печи было видно, как лопаются на поверхности жидкого металла пузырьки отходящего газа. Повернув печь, вылили металл в изложницу. Раскрывать горячую печь нельзя. Мы оставили ее остывать, что требует нескольких часов, и отправились по домам. Ночью мне снился плотный, без единой поры слиток. На процедуру открывания печи сбежалась вся лаборатория. Последний болт откручен, крышка снята, слиток вытащен. Все уставились на печь, не понимая, что все это означает — вместо обычной усадочной раковины слиток вздулся, сверху образовалась большая шапка. Мы разрезали слиток на ленточной пиле — и что же мы там увидели: сплошные пузыри по всему сечению — хороший голландский сыр. Вот тебе и плотный металл без единой поры.
Мы с Костей сделали еще несколько плавок, увеличили время выдержки в вакууме, но слитки по-прежнему напоминали голландский сыр. Сделали другой вариант: выдержка жидкого металла в вакууме, отливка — при открытой крышке, при нормальном давлении. В этом случае слиток получился действительно очень плотный, без единой поры. В общем стало ясно, при выдержке в вакууме часть газа удаляется, а оставшиеся мельчайшие пузырьки газа при кристаллизации в вакууме растут быстрее, чем при нормальном атмосферном давлении. Вывод — желательно плавку и выдержку жидкого металла вести в вакууме, кристаллизацию — при нормальном, а еще лучше — при повышенном давлении.
Итак, разобравшись со всеми явлениями при плавке и отливке алюминиевых сплавов в вакууме, я написал дипломную работу, представил ее Ивану Ивановичу, который одобрил ее, получил при защите пятерку и рекомендацию в аспирантуру МВТУ. Освободившись от столь многих трудов, отправился к родителям в Душанбе в двухмесячный отпуск.
Пробыв дома два-три дня, почувствовал, что без работы скучно, и отправился в редакцию газеты “Коммунист Таджикистана”. Там заместителем редактора оказался бывший сотрудник “Комсомольца Востока”, который меня прекрасно знал. Меня тут же зачислили в штат, и я мотался по всему Таджикистану, чуть ли не ежедневно публикуя большие статьи, и получал немалые деньги. Пролетели два месяца, потом еще три. Осень в Таджикистане — чудная пора, но я почувствовал, что эта работа начинает меня затягивать. Надо с этим кончать, решил я, надо возвращаться в Москву.
Декабрь, 1937 год. В МВТУ мне сказали, что время подачи заявления в аспирантуру давно прошло. В ВИАМ И.И. Сидорин распорядился принять меня на работу. Меня оформили и обещали дать комнату, но через год. Я отправился в Лефортово в общежитие, в ту комнату, где я жил, будучи студентом. Оказалось, что живут там только двое, оба — мои хорошие знакомые. Мы достали раскладушку, и я поселился третьим. Через некоторое время комендант общежития узнал, что я там живу, и позвонил в милицию, чтобы меня выселить. Обычная сценка: в комнате — группа студентов, входит милиционер и спрашивает: “Кто здесь Фридляндер?” Я отвечаю: “Вы знаете, он уехал на две недели в Ленинград”. Такие посещения продолжались почти год, удивительно миролюбивое отделение милиции попалось.
А через год в поселке Коптево, недалеко от метро “Войковская”, построили несколько двухэтажных домов, один из них принадлежал ВИАМ. В нем, в трехкомнатной квартире, мне дали одну комнату размером 12 кв. м, и я навсегда покинул Лефортовский студгородок, корпус № 3, комнату № 75, где неплохо прожил целых шесть лет.
В ВИАМ меня направили в лабораторию алюминиевых сплавов. К тому времени И.И. Сидорин побывал в составе советской делегации в Америке в связи с закупкой оборудования для прокатного завода алюминиевых сплавов в Ступино. Вернувшись, он выступил в ВИАМ с докладом об опыте работы американской алюминиевой компании Алькоа и издал приказ по институту. В этом приказе был и пункт о том, что впредь лаборатории ВИАМ по американскому примеру должны обозначаться не полным названием, расшифровывающим их профиль, а цифрами (арабскими, но не римскими). Этот пункт приказа Давид Шрейбер, признанный виамовский острослов тех лет, прокомментировал таким образом: «Приехал Иван Иванович из Америки и думает: “Почему американские лаборатории работают хорошо, а наши — плохо?” И понял: “У них лаборатории под арабскими цифрами, а у нас — с длинными названиями, вот в чем причина”. Издал соответствующий приказ, и ВИАМ стал процветать, успешно работают первая арапская лаборатория, вторая арапская лаборатория, третья и весь арапский ВИАМ целиком».
