В связи с выборами президента АН СССР у академика А.П. Александрова происходит “чай”: так называется процедура просмотра претендентов на избрание в академики и члены-корреспонденты АН. Собирается президиум АН, академики и члены-корреспонденты обсуждаемого отделения, действительно подают чай, и академики-секретари отделений оглашают списки претендентов. Каждому дается очень короткая характеристика. Вопросы. Выступления. Все проходит довольно быстро. В заключение президент иногда высказывается в поддержку каких-то кандидатур. Мнение президента считается очень важным, хотя иногда отделение голосует по своему усмотрению, не связывая себя мнением президента.
“Чай” в 1400. В 1600 я захожу к академику С.Т. Кишкину, мы вместе работаем много лет в ВИАМ. Он в возбужденном и приподнятом настроении. На “чае” Кишкин взял слово первым, исходя из того, что первому дадут больше времени. Он стал рассказывать о моих доблестях. Когда дошел до сплава В96ц, из которого делаются атомные центрифуги для обогащения урана 235 (я получил за эту работу Ленинскую премию), он напомнил, что в прошлых выборах (у меня это второй заход) Александров специально приезжал на отделение, чтобы выступить за меня. “Я и в этом году собираюсь выступить за Фридляндера”, — перебил его Александров. Потом Кишкин стал рассказывать, какой эффект дают центрифуги, сделанные из сплава В96ц. “Смотрите, Вас посадят”, — предупредил его президент (в это время эти работы считались совершенно секретными). Но позже сам президент заявил, что успехи действительно огромные, через некоторое время мы сможем поставлять обогащенный уран 235 (“продукт”, как назывался тогда открыто этот изотоп) в размере до одного миллиарда долларов в год: это пророчество Александрова оказалось превзойденным. На поставках обогащенного урана 235 Россия зарабатывает много миллиардов долларов, а в конце 90-х гг. Россия продала Китаю целый завод атомных центрифуг, некогда абсолютно секретных, располагающихся в закрытых, обнесенных колючей проволокой городах, и получает за это миллиарды долларов. Правда, китайцы обязаны в течение длительного срока не вскрывать центрифуги.
На “чае” последовал очередной эпизод. Академик А.И. Целиков встал во весь свой великолепный, порядка двух метров, рост и передал президенту письмо, подписанное академиками Б.Е. Патоном, В.П. Глушко, И.К. Кикоином, в мою поддержку. В заключение Александров назвал на два места в члены-корреспонденты трех кандидатов: Фридляндера, Ягодина — ректора Химико-технологического института и Самойлова (Всесоюзный институт неорганических материалов — НИИ-9 Минатома). Мы, все трое, попали в число, так называемых, рекомендуемых, которых определяет экспертная комиссия отделения, проводя черту между рекомендуемыми и не рекомендуемыми. По этому поводу ходил такой анекдот: выше черты “проходимцы” — у них есть вероятность пройти, ниже черты “шансонетки” — у них шансов нет. Но на следующий день настроение Кишкина резко изменилось — он поговорил с академиком Новоселовой. Она сказала: «Мы же взрослые люди, с каким мнением мы пришли на “чай”, с таким же ушли». Кишкин поговорил кое с кем из химиков и пришел к выводу, что химики решили занять все три вакансии. Речь идет об отделении АН, которое называется “физикохимия и технология неорганических материалов”. В это отделение избираются металлурги и химики-неорганики, но химиков большинство и они могут провести своих же кандидатов-химиков независимо от “чая”. Академик-секретарь Н.М. Жаворонков разыграл три вакансии таким образом: одно место получило название под узко химическую специальность, дав тем самым “фору” химикам, а два остальных — повторяли название отделения. За эти два места могли бороться химики и металлурги. Кишкин, оценив ситуацию, сговорился с Беловым — директором ВИЛС и Бочваром — директором НИИ-9 голосовать за троих металлургов: Добаткина, Самойлова, Фридляндера.
Кикоин, с которым я тесно сотрудничал по созданию атомной центрифуги, созванивается с некоторыми академиками, с которыми у него хорошие контакты, просит поддержать меня. Все эти люди его очень уважают, и звонки действуют. Жаворонкову он звонить не хочет.
20 декабря на утреннем заседании слушали доклады претендентов. Я сижу рядом с Новоселовой, мы много работаем вместе. “Я то Вас поддержу, — говорит она, — но химики все равно будут голосовать за своих. Вы главное не волнуйтесь” — успокаивает она меня. После этого разговора я пришел к выводу, что ничего у меня не получится и сразу успокоился, вспомнил слова поэта Иосифа Уткина, моего тезки: “Нет так нет, так что же, прикажете плакать”.
Поздно вечером мне позвонил Белов. Мы долго с ним обсуждали ситуацию. Он сказал то же, что и Новоселова — шансов нет. Он перечислил по фамилиям всех академиков и членов-корреспондентов, которые могут проголосовать за Добаткина и меня. Набралось 20 человек, а проходной балл 26 или 27. “Выборы академиков займут час, а членов-корреспондентов — 2 часа, — заключил он. Проговорили мы с ним до поздней ночи. На следующий день, когда должно было проходить голосование, я отправился в конструкторское бюро Яковлева “Скорость” на встречу с канадскими экспертами. Речь шла о возможной продаже самолетов Як-40 в Канаду. Эксперты должны были сертифицировать Як-40 — подтвердить, что он отвечает летным нормам США, на которые ориентировалась Канада. Я им объяснил, что мы проводим контроль качества металла и на металлургическом заводе — поставщике, и на самолетном заводе — потребителе. Они очень удивились, сказали, что полностью доверяют фирмам-поставщикам, а входной контроль на потребителе считают дорогим удовольствием. Зато ведут обработку статистических данных испытаний свойств на поставщиках и требуют определенного высокого процента вероятности попадания испытываемых свойств в пределах стандарта.
Там я пробыл до трёх часов, потом поехал в расположенное недалеко от “Скорости” КБ Ильюшина “Стрела” посмотреть и обсудить трещины на шпангоуте № 41 фюзеляжа из сплава В93 на самолете Ил-76.
Часов в 8 вечера позвонил Кишкину, его еще не было, приехал в 10 часов. Рассказал, что голосование по академикам шло трудно. Ватолин прошел, Алясковский, под которого дали специальное место, провалился. По членам-корреспондентам в первом голосовании никто не набрал квоты, но я шел прилично — третьим. Кишкин сказал, что было бы хорошо, если бы Целиков выступил завтра утром на партгруппе. Я позвонил Целикову домой, что вообще делал очень редко, хотя имел с ним очень хорошие отношения. Он любезно со мной поговорил, поздравил с хорошими результатами по первому голосованию, но сказал, что по второму голосованию я несколько съехал. Обещал выступить за меня. В 12 часов ночи позвонил Кишкин, он полон энергии пробить меня. Я ему сообщил о разговоре с Целиковым, что, мол, теперь у меня меньше голосов.
— А сколько?
— А я и не спросил.
Оказывается Целиков — председатель счетной комиссии. Голосование окончилось очень поздно. Все разъехались, Целиков знал результаты, а Кишкин нет. Кишкин переспросил: “Целиков сказал на сколько меньше, значит, Вы не вылетели, чтобы вылететь из голосования, надо было набрать меньше 13”.
На следующий день я снова еду на “Стрелу”. Только мы закончили рассмотрение шпангоута № 41, как раздался сигнал о скором начале первого полета Ил-86. Все бросились наблюдать этот полет. Дул сильный холодный ветер, но никто не расходился. Самолет должен был перелететь с Ленинградского шоссе в Жуковское, в ЦАГИ, где будут проходить все испытания. Обычно перед первым полетом нового самолета, он совершает несколько подпрыгиваний на взлетной полосе, но здесь она короткая — всего 2 км, подпрыгивания исключаются. Можно было конечно отстыковать крылья, отвести самолет наземным транспортом в Жуковский и там снова собрать. Но это потребовало бы месяцы, и Генеральный конструктор Г.В. Новожилов (позднее член-корреспондент и академик) решил пойти на определенный риск.
Ил-86 сопровождали Ил-18 с кино- и фоторепортерами и Ил-14, в котором летели Новожилов и его заместители. Ждали долго, не знаю почему, но вдруг раздались крики: “Побежал, побежал”. И действительно, побежал, набирая скорость, и где-то на середине полосы легко поднялся, взял курс на Жуковский и вскоре скрылся из вида. В воздухе он не казался таким большим.
После этого мы с С.И. Кишкиной помчались в КБ Туполева и попали туда в 1840, чтобы обсудить выбор сплавов для нового изделия. Оказалось, что бюро пропусков уже закрыто, звоним в отдел прочности, там говорят: “С.Т. Кишкин просил С.И. Кишкину позвонить ему домой”. Раз Кишкину, а не меня, значит, ничего не вышло. Она набирает номер и передает трубку мне. Кишкин: “Результаты такие — Вы набрали 28 голосов, а проходной балл — 26; Самойлов — 33, у Ягодина — 29, у Вас столько же голосов, сколько у Петровского — 28. Нужно дополнительное место”.
В отделении разыгрывается следующий спектакль: надо звонить Александрову, просить дополнительное место. Жаворонкову — бывшему ректору Химико-технологического института хотелось продвинуть Ягодина — нынешнего ректора, но он не решался звонить Александрову. Пока он колебался, Патон нашёл в каком-то кабинете телефон и позвонил многолетней помощнице Александрова Наталии Леонидовне, которой он очень доверял и которая была в курсе всех дел. Услышав фамилию — Патон, она тут же соединяет его с Анатолием Петровичем. “О ком идёт речь?” — спрашивает Александров. Патон: “Фридляндер, Ягодин, Самойлов”. “Ну, раз там Фридляндер, — отвечает Александров, — вопросов нет. Передайте Жаворонкову, что место уже выделено”.
Кишкина говорит: “На совещание мы пойдем без Вас, идите к себе и звоните кому нужно”. ВИАМ с фирмой Туполева на одной улице. Прихожу к себе, секретарша говорит:
— Просил позвонить Кишкин.
— Но я только что звонил.
— Еще раз.
Кишкин — из Президиума академии: “Только что сообщили — дополнительное место выделено. Фридляндер избран. Поздравляю!”
Меня все начали поздравлять, но я держался осторожно, завтра утром это будет известно академикам и членам-корреспондентам, которые соберутся на общее собрание в Доме ученых, и которым должны раздать списки для голосования. Я просил Кишкина и Кикоина позвонить мне при первой возможности. На следующий день часа в два звонки и Кишкина, и Кикоина: “Все в порядке!” Ягодина постигли неудачи — он не прошёл на Общем собрании.
Признаться, не думал, что я, человек из небольшого узбекского города Андижана, стану когда-то членом-корреспондентом АН СССР. Мне это казалось совершенно недосягаемой высотой.
26 декабря 1976 г. Президиум академии наук поздравляет с избранием в члены академии. Желает счастья, здоровья, дальнейших успехов. Несколько дней подряд — непрерывные звонки, совсем давние знакомые вспомнили меня. ВИЛС тоже прислал телеграмму за подписью Белова, Добаткина, Михайлова, Корягина, Бобовникова.
