Поздно вечером звонит домой Кишкин: «Сенсация, Манохин, выдвинулся в академики в “Тулачермете”». В институте металлургии (ИМЕТ), где уже выдвинуты Савицкий и Павлов, он, вероятно, побоялся тайного голосования. А теперь от того же ИМЕТ можно получить поддержку, но уже открытым голосованием, естественно, при 100% — за. Итак: Манохин, Павлов, Савицкий, плюс ректор Института стали и сплавов, плюс шесть предыдущих претендентов — итого 10 человек на одно место. А ведь вначале говорили: место за Кунаевым — президентом АН Казахстана, братом секретаря ЦК КПСС Казахстана.
Звонил Манохин, просил встретиться, я приехал к нему в ИМЕТ, он рассказывает, что перед отпуском был у Президента, тот получил из Астрахани арбузы и звал в гости. Разговор был самый дружеский, но президент не сказал самого главного: “Дам место, подавай”. В этой ситуации Манохин уехал в Белоруссию, в Беловежскую Пущу. До этого провел Совет в ИМЕТ, выдвинули Савицкого, Павлова в академики, четверых в члены-корреспонденты. В Белоруссию ему неожиданно позвонила помощница Президента: “Подавайте”. Манохин тут же позвонил в “Тулачермет”, там выдвинули. Приехал в Москву, еще раз взвесив, хотел снять кандидатуру, чтобы не мешать Легасову. Вызвал Президент, говорит: “Ты что, выну из загашника для тебя место”. Далее, в разговоре, Манохин сказал: “Не примите ли Вы решение отозвать свою кандидатуру”. Тут принесли коньяк, вошел Масленкин. Манохин, обращаясь к Масленкину: “Ты должен задавить Лякишева — директора ЦНИИ ЧЕРМЕТ, собрать на 10 голосов больше”. Выпили коньяк, Манохин предложил на брудершафт, выпили. Я ответил: “Подумаю. Почему бы президенту не вытащить из загашника два места: для Манохина и для меня”.
Что касается атомно-металлургического комплекса, то это была голубая мечта А.П. Александрова. На севере страны - богатые залежи всевозможных руд. Александров решил, что там можно построить мощный атомный комплекс и получать в огромных количествах электроэнергию, которую можно использовать для извлечения металлов из руд в виде порошков и разложения морской воды для получения водорода, экологически чистого топлива.
Манохин был директором предприятия “Тулачермет”, где разрабатывались и использовались методы порошковой металлургии. Вероятно, на этой почве и произошло сближение Александрова с Манохиным.
Рассказал о разговоре Кишкину и Рыкалину: “Первый раз такое слышу, чтобы предлагать своему сопернику снять кандидатуру”. Позвонил Легасову, рассказал о разговоре, тот: “Сомневаюсь, чтобы президент ему обещал, но переговорю еще раз”. Через пару дней он мне звонит: “Президент сказал, что никаких разговоров с Манохиным у него не было. Что касается Вас, то с президентом говорили Зверев и Славский. Президент с особым уважением относится к Звереву. Сказал, что не случайно поддерживал Вас при избрании в члены-корреспонденты. Вы много сделали для атомной отрасли. Ему понравился доклад. Он подчеркнул — талант, но вакантных мест у него очень мало”.
Так называемый “чай” у Президента. За столом А.П. Александров, главный секретарь Скрябин. На столах печенье, официантки разносят чай. Александров шутит: “Дайте в первую очередь член-коррам, им придётся скоро покинуть зал”. Членов-корреспондентов удаляют, когда обсуждают академиков. Жаворонков докладывает решение экспертной комиссии, много внимания уделил Калужскому — директору ВАМИ. Его предложил Белов. Александров: “Кто хочет что-то добавить или уточнить?”. Член-корреспондент Большаков из Института тонкой химической технологии поддержал своего директора Кипарисова. Ласкорин произнес речь в поддержку Галкина, сказал, что Исаак Константинович Кикоин и Ефим Павлович Славский его поддерживают. О своём директоре с английским именем Джон и отчеством — Иванович он ничего не сказал. Новоселова выступила за Бочкарева. Потом слово взял директор Всесоюзного Института неорганических материалов института НИИ-9 Бочвар. В отличие от всех, он пошёл на трибуну и говорил через микрофон. Сказал, что работы Пахомова сверхсекретные, говорить он о них ничего не может, но по своей экономической эффективности — это лучше всех остальных работ института вместе взятых, что ему нужен преемник, этот преемник Пахомов. Его поддержал Кишкин. Мол, Пахомов был председателем комиссии, обследующей ВИАМ, его некоторые хотели сбить на разгром ВИАМ, а он проявил объективность и широту взглядов. Решетников из НИИ-9 все это время сидел мрачный. Кстати, когда во второй части “чая” обсуждались кандидаты в академики, Бочвар о Решетникове и слова не промолвил. Александров поддержал Легасова. Сказал, что, мол, Бочвар говорил, что ему нужен преемник, ну и мне нужен преемник. Обо мне сказал, что это достойный кандидат, но в этом году ситуация сложная. Главное, продвинуть Легасова, против него большая оппозиция в Институте Курчатова.
Разговор с Легасовым.
Я: “Чай” прошел неплохо, Вас президент продвигал, но и меня не забыл. Так что, если Вы помогали — спасибо.
Он: Это общее дело — Зверева и др. Но конкурентов у Вас сейчас нет. Трефилов и Манохин — не конкуренты, против — один Белов.
Я: Нет, химики будут голосовать за Малюсова, их потянет Жаворонков.
Он: Да, голоса разобьются.
Я: Так что, в следующие выборы готовьте свой голос за меня.
Он: Плюс еще два-три, ибо у меня руки будут развязаны.
Я попросил Генерального конструктора НПО “Молния” Лозино-Лозинского приехать и выступить за меня. Он охотно согласился. Утром он заехал за мной, правда, сомневался, что его пустят и дадут выступить. Итак, вход свободный. В ИОНХ — маленький зал и обычно бывает забит до отказа. Я оказался рядом с Патоном и Целиковым. Начал свое выступление Жаворонков: “На одно место — 10 человек. Директор Уральского института металлургии Ватолин, а также Кунаев отсеялись, получив дополнительные места”. Положение экспертной комиссии очень сложное, все люди достойные и могут быть избраны академиками. Решили продвигать Легасова и Малюсова. Он коротко зачитывает выдержки из заготовленных материалов, в том числе, не плохо охарактеризовал и меня. Первым поднял руку Лозино-Лозинский. Кишкин подсказал ему, что Белов против меня. Лозино-Лозинский отметил мои крупные достижения, в частности, в самолетах Микояна и что я вполне достоин избрания. Потом выступила Новоселова, среди прочих, очень поддержала меня. Патон несколько раз полушутя — полусерьезно обращался к Целикову: “Поддержим Фридляндера?”. Тот упорно отмалчивается. Я, по совести говоря, не знал, шутит ли Патон, или говорит серьезно, но мне было ясно, что молчание Целикова — это результат работы Белова. Потом Патон взял слово, все сразу насторожились, его слушают очень внимательно. Он очень обстоятельно поддержал Легасова. Помимо научных и общественных заслуг, отметил, что он хороший товарищ, что также надо учитывать при выборах в академики. Патон очень поддержал меня. Это было мне крайне приятно. Белов молчал, и я был доволен, думал, что Кишкину выступать ни к чему, но тот все же попросил слово и принялся детально рассматривать мои работы, зачитывать выдержки из отзывов Яковлева, в том числе и из отзыва Белова, поддержавшего меня при выборах в член-корреспонденты. Тут Белов не выдержал и сказал, что это правильно, но после выборов в члены-корреспонденты я ничего толкового не сделал, и, вообще, я сделал только сплав В95. Кишкин довольно нервно ему отвечал, перебранка продолжалась минуты две, потом прекратилась. Еще одна вспышка была при обсуждении Полухина. За него очень энергично выступал Ласкорин. Насколько я понял, главная заслуга, приписываемая ему, это создание стана для прокатки циркония.
Комиссия провела подсчет, наконец-то, результаты объявлены: Кунаев и Ватолин шли по отдельному списку, за них и Легасова, было подано 14–15 голосов; за меня, Решетникова, Павлова — по 8, за Малюсова, рекомендованного экспертной комиссией, — 6, за Манохина — 4.
Жаворонков так прокомментировал мне итоги голосования: “Вы — первый из не прошедших”. Я: “Лучше быть последним из прошедших”. Патон несколько озадачен. Он, вероятно, был уверен, что я пройду, он так горячо за меня выступал, вероятно, действительно ценит и хорошо относится. Новоселова дня через два в буфете Дома Ученых сказала: “Не расстраивайтесь, в следующий раз мы Вас выберем”. В общем, я доволен, выходит, я вполне могу котироваться как академик. Это важно для моего собственного самоутверждения, ибо, даже когда меня выбрали членом-корреспондентом, а Добаткина нет, я чувствовал, что вроде бы меня не совсем заслуженно выбрали. Теперь чувствую себя объективно сильнее Добаткина, да и других претендентов на академическое звание: сильнее Малюсова, Полухина.
Голосование за членов-корреспондентов. Приехал Президент. Коротко выступил. Если хорошо проголосуете, смогу дать два, а, может быть, три дополнительных места. Голосование. Опять поехали к больным. Выбранными оказались Бочкарев, Лякишев, Седов. По отдельному списку — Яковлев. Щелоков получил 31 голос, проходной балл — 33. Нефедов, который не был рекомендован, получил 26. Пахомов, по которому прочувственную, почти плачущую речь произнес Бочвар — 23. Скороваров — директор Ласкорина, против которого воюет Ласкорин, получил 10. Собрали партгруппу. Жаворонков произносит речь. Президент дает еще три места, а мы их не реализуем. Раз он просил выбрать Крестова, Осико и Пахомова, когда говорил о дополнительных вакансиях, давайте их и выберем единогласно, только единогласно. Партгруппа приняла такое решение: только единогласно. Счетная комиссия объявляет результаты: прошли Крестов и В.В. Осико. Пахомов остался при прежнем числе голосов и не прошел. Бочвар расстроен. Щелоков подает в 5-й раз, две пятилетки, тоже расстроен: вакансия пропала. После общего собрания в Доме Ученых иду к метро, нагоняю Бочвара:
— Андрей Анатольевич, что Вы пешком?
— Не знал, когда закончится заседание.
— Жаль, что так получилось с Пахомовым. На партгруппе решили за него голосовать единогласно.
— Этого числа — т.е. голосов партгруппы — было вполне достаточно. Я думаю, что голосовали не столько против Пахомова, сколько против того, кто его рекомендовал.
— То есть против Вас. Не думаю, Андрей Анатольевич. Вероятно, химики обиделись за Щелокова. Ведь он чуть-чуть не был избран.
— Это так, но есть группа людей, которая против меня действует.
Общее собрание АН. Все идет более или менее гладко, просит слово трижды Герой социалистического труда академик-атомщик Яков Борисович Зельдович. “Я выставлял кандидатуру Чингиза Айтматова в академики. Отделение его забаллотировало. В отделении всего 7 академиков, нельзя же, чтобы их частное мнение определяло отношение академии к такому большому писателю”. Выступает еще один академик: “Я говорил с одним из членов отделения, тот сказал, что Айтматов — объект исследования литературоведов, а не субъект. Почему же его избирать?” Выступает еще один: “А почему, собственно, мы должны выбирать писателей, а не, скажем, великих композиторов или великих артистов, например Елену Образцову”. Александров бросает шутливую реплику: “Да, балерину избрать было бы не плохо”. Все смеются. Опять просит слово Зельдович: “Писатель — потому, что именно они наиболее полно выражают думы и чаяния народа. Еще в царское время членом-корреспондентом был Достоевский. Были избраны в академики Горький и Чехов, но царское правительство не было согласно с избранием Горького, и Чехов в знак солидарности отказался от членства в академии. В наше время академиком является Шолохов, был академиком Леонов. Почему же Чингиз Айтматов не может быть членом нашей академии?”. Александров: “Мы выслушали мнение отделения при определении вакансии. Отделение просило литературоведа, но не литератора. Я не разделяю оптимизма, что в следующий раз отделению обязательно будет выделена вакансия писателя, и будет избран Айтматов, но рассмотреть эту перспективу можно”.
Меня разыскивают в ВИАМ и дома. 30 декабря, 1800 “чай” у министра авиационной промышленности Силаева для академиков и членов-корреспондентов. В 1800 все в приемной. Кто при звездах и лауреатских значках, кто налегке. На столах конфеты, печенье, разносят коньяк. Министр всех приветствует, он очень доволен: министерство получило мощное пополнение — три новых академика и два члена-корреспондента. Он сообщает, что из-за внутренних распрей Министерство общего машиностроения ничего не получило. Министр С.А. Афанасьев рвет и мечет. Силаев повторил: “Надо тратить больше денег на науку, надо создавать научные заделы...” Уважительное отношение министра к науке и ее представителям — это очень здорово и очень воодушевляет.
Следующие выборы — 1984 г. Прогноз А.В. Новосёловой оправдывается — меня избрали академиком АН СССР, моим избранием я больше всего обязан С.Т. Кишкину, А.П. Александрову, Б.Е. Патону.
